Степь

Первая публикация — журнал «Северный вестник». 1888. № 3

1. Буренин В. П. Критические очерки // Господа критики и господин Чехов: антология / сост. С. ле Флемминг. СПб. ; М., 2006. C. 95–96. 1-я публ.: Новое время. 1888. 4 марта.

Критик называет «Степь» «вещью превосходною» и считает, что «только у самых крупных художников, у Гоголя, Толстого, встречаются такие чудесные картины».

2. Петерсен В. К. Критические наброски / Н. Ладожский // Господа критики и господин Чехов: антология / сост. С. ле Флемминг. СПб. ; М., 2006. C. 444–445. 1-я публ.: Санкт-Петербургские ведомости. 1888. 11 марта.

«„Степь“ — вещь скорее этнографическая, нежели беллетристическая». Отмечает красоты природы, яркие типы людей и подчёркивает, что «всё покрыто мягким, ровным светом какого-то широкого, именно степного миросозерцания».

3. Введенский А. И. Журнальные отголоски / Аристархов // Господа критики и господин Чехов: антология / сост. С. ле Флемминг. СПб. ; М., 2006. C. 119–120. 1-я публ.: Русские ведомости. 1888. 31 марта.

Писатель не справился с формой для выражения своей идеи. Непродуманность сложного сюжета. Персонажи мелькают, заметна тенденциозность, Егорушка — «бледное и туманное пятно», он служит только внешней связью. Всё показано не глазами ребёнка, а глазами взрослого.

4. Ляцкий Е. А. А. П. Чехов и его рассказы // Вестник Европы. 1904. № 1. С. 142–143.

Детский мирок Егорушки не раскрывается перед читателем, как это могло бы быть у Короленко или Тургенева. «Чехов не был в душе у Егорушки», он просто любуется однообразной картиной степи.

5. Головин К. Ф. Беллетристы-индифференты // Русский роман и русское общество / К. Ф. Головин (Орловский). 3-е изд. СПб., 1914. С. 464–465.

Цепь случайных впечатлений, эпизоды можно запросто менять местами. Единственная связь — сама степь, возможно, за этим скрывается философская мысль — представление о бессодержательности и бесцельности жизни, но выражена слишком неясно.

6. Бялый Г. А. Юмористические рассказы А. П. Чехова // Изв. акад. наук СССР, Отд-ние лит. и яз. Т. 12, вып. 4 (июль-авг.). М., 1954. С. 315–316.

«Степь» посвящена детской теме. Сознание ребёнка для Чехова — своеобразное зеркало, в котором «наивно и непосредственно» отражается русская жизнь. Образ Егорушки является носителем самых важных идей и впечатлений и «органически цементирует» мозаику эпизодов повести. С его простыми мыслями сливает своё настроение автор.

7. Белкин А. А. Художественное мастерство Чехова-новеллиста // Читая Достоевского и Чехова: ст. и разборы / А. А. Белкин. М., 1973. С. 209–210. 1-я публ.: Мастерство русских классиков: сб. ст. М., 1959.

Автор считает, что мальчик воспринимает жизнь степи «в непосредственной свежести», свойственной психологии ребёнка. «Основную мелодию» повести определяют полные философской глубины пейзажи. Чехов открыл читателям «и духовное богатство русского народа, и огромную тоску народную по счастью, по красоте».

8. Бердников Г. П. «Степь» // А. П. Чехов. Идейные и творческие искания / Г. Бердников. 3-е изд., доработ. М., 1984. С. 80–94. 1-я публ.: Проблемы русской жизни в повести А. П. Чехова «Степь» // Звезда. 1960. № 1.

Образ Егорушки сближает это произведение с детскими рассказами Чехова и объединяет внешне разрозненные сцены. Образы мужиков даны в духе сурового реализма, каждый из возчиков — незаурядная личность. Варламов и Кузьмичов — не хозяева степи, а рабы: рабы господствующих общественных отношений. Степь — реальная южная степь и одновременно сказочное могучее существо с трагической судьбой. В целом степь — символ народной жизни. Важный стилистический прием — безличные обороты — создаёт неопределённость и является мостиком, объединяющим мысли ребёнка с мыслями автора и читателя.

9. Назаренко В. Н. Как блуждают в «Степи» // Октябрь. 1963. № 8. С. 199–213.

Большая статья, критически пересматривающая многие положения «устойчивой легенды», сложившейся вокруг повести в советском литературоведении. Критик показывает, как благодаря «выдергиванию» цитат складывается превратное представление и о роли пейзажа, и об «олицетворении родины» в степи, и об отношении Чехова к возчикам, которых он отнюдь не воспевает, а показывает уродливыми куклами. «Степь олицетворяет не вообще родину, а лишь современное Чехову состояние родины, вызывающее протест у художника», а сама повесть «одновременно и реалистически-картинная, и символически-аллегорическая».

10. Берковский Н. Я. Чехов: от рассказов и повестей к драматургии // Литература и театр: ст. разных лет / Н. Я. Берковский. М., 1969. С. 117–123.

Повесть — «огромное, порою оглушительное по своему великолепию празднество пяти чувств». Описание исполнения песни — наравне с Гоголем и Тургеневым. Это история деловой поездки, коммерческая тема тянется через всю повесть. Степь и барыши: горячая жизнь против цифры. Проза бизнеса в повести обострена особой уголовной романтикой. Застой в степи прерывается грозой. «Гроза — это победа степи, свержение ига, под которым она находилась... и в человеке лежат онемевшие силы», которые надо пробудить. Со степью может поравняться только Осип Дымов. Дымов начал «исступление», степь продолжила — «они нужны, необходимы друг другу».

11. Чудаков А. П. Повествование в 1895–1904 гг. // Поэтика Чехова / А. П. Чудаков. М., 1971. С. 107–124.

Литературовед оспаривает некоторые из наиболее распространенных толкований художественной специфики повести. В частности, тезисы о том, что всё изображается через восприятие Егорушки, об объединении повести с детскими рассказами Чехова. В задачи Чехова не входило изображение цельного образа Егорушки. Это эксперимент с поэтикой, который получил развитие только в поздней прозе Чехова. Недаром писатель так много говорил именно о форме своей повести.

12. Сухих И. Н. «Степь»: константы художественного мира // Проблемы поэтики А. П. Чехова / И. Н. Сухих. Л., 1987. С. 72–80.

«Степь является в повести грандиозным целостным образом-персонажем, пространством (едва ли не существом!), живущим своей жизнью». Пейзажные картины — самостоятельный предмет, и в этом новаторство Чехова. Композицию повести организует слово повествователя, а маленький герой — лишь одна из возможных точек зрения на изображаемое. Но в повести нет, считает критик, «символического уподобления человека и природы». Варламов — хозяин степи, но «социальные законы» мешают ему видеть красоту реального мира. Главное: привычка подменять реальную жизнь и переживание иллюзией вымысла или ностальгическими сожалениями, так же, как причины социальные, мешает проникновению чеховских героев в мир, отделяет их от богатой жизни степи.

13. Громов М. П. По древней великой дороге // Чехов / Михаил Громов. М., 1993. С. 214–224.

Писатель создал в этой повести новую и для себя, и для читателя художественную форму. В ней два общих плана: прозаический, деловой тракт (современная линия, прописанная «пунктирно») и покинутая древняя дорога (мотив исторического сознания). «Степь» — повесть о русской земле, иносказание, возвращение на круги своя, ... это заповедник полуразрушенной поэтической родины. Древнейшая образность уравнивает в поэтической цене поэзию и прозу и делает повесть поэмой. Единственный вопрос, имеющий там значение — вопрос о сущности жизни.

14. Тугушева М. П. «Лучше сделать не умею» // О Чехове с любовью / М. Тугушева. М., 2000. С. 11–12.

Любопытен взгляд на Варламова: это «фигура таинственная и романтическая», реальный тип делового человека, который нравится Чехову и нужен России. Его продолжение — Лопахин из «Вишнёвого сада».